Жизнь счастливого человека. 85 лет со дня рождения Виктора Кузькина

Виктор Кузькин, казалось, не поддавался возрасту. Он не спешил стареть и умел не обращать внимания на годы, что у него выходило удивительно легко и без усилий.

Он поддерживал отличную спортивную форму, превосходя многих ровесников-ветеранов. До конца жизни катался на коньках, прекрасно плавал, играл в теннис, сохраняя свойственную ему энергию и азарт. Осторожные замечания о необходимости соответствовать возрасту он, скорее всего, пропускал мимо ушей. Было ясно, что он не собирается что-либо менять в своей жизни. Так было и в тот июньский день в Сочи, который стал для него последним. Он с увлечением играл в теннис в жаркую погоду, а затем отправился на любимый дайвинг. Резкий перепад температур оказался роковым для его сердца. Яркая жизнь, легкий уход – пусть это хоть немного утешит тех, кто его любил и любит.

Самый титулованный ветеран отечественного хоккея, Виктор Григорьевич Кузькин, выходя на лед даже в очень почтенном возрасте, играл лучше многих более молодых ветеранов. Иногда казалось, что именно в этих выставочных матчах, без обращения к старой хронике, можно было увидеть, как выглядел Виктор Кузькин в годы своей карьеры игрока. Ветеранские «матчи легенд» проводятся не ради бешеного темпа, тем более что в нулевых годов на лед выходило не так много истинных легенд. Но Кузькин был королем, наблюдать за его игрой было чистым удовольствием. Его катание было великолепным, таким, какое сегодня редко увидишь, особенно у защитников. Он ласково обращался с шайбой, отдавал партнеру точный пас под клюшку, видел всю площадку – все как раньше, только в замедленной съемке. Потому что тогда, в период его расцвета на площадке, ко всему этому добавлялся еще один фирменный элемент Кузькина после катания – скорость.

Кажется, он всегда был таким, но это не совсем верно. В отличие от его «сорекордсмена» Владислава Третьяка (у обоих по 13 титулов чемпиона СССР), который с юности надежно занял место в воротах, путь Виктора Кузькина к вершинам был более тернистым. Это касается и начала его карьеры, и первых лет в ЦСКА, и непростого пути в сборную, где он мог попасть из капитанов в «штрафники», а мог выводить на лед тех самых настоящих легенд на монреальском «Форуме». Многое было, и в тренерской карьере, помимо титулов, хватало драматичных моментов. Нет, он не был баловнем судьбы, но никогда не терял оптимизма и всегда смотрел только вперед.

Поколение, чье трудное детство пришлось на годы войны, выросло, зная цену миру, жадным до всего, азартным и по-спортивному разносторонним. Витя Кузькин, тянувшийся за старшими товарищами, разделял с ними все увлечения – не только спортивные. Среди них были драмкружок и детский духовой оркестр, где самым младшим доставались самые простые партии, но восторга от совместных выступлений, включая прохождение перед трибунами на первомайских демонстрациях, было не меньше. Коллективизм формировался не только на спортплощадках, он впитывался с самой жизнью – невероятно трудной, почти невообразимой для нынешней молодежи, но чрезвычайно насыщенной и тесно связанной с окружающими.

Виктор рос без отца, погибшего в июле 42-го, в бараке за Боткинской больницей, где его мама Мария Афанасьевна проработала санитаркой почти 40 лет. Район Боткинской того времени – настоящая кузница чемпионов, артистов и ученых, отдельный мир послевоенного детства со своим стадионом, домом культуры, кинотеатром. Из длинного списка друзей, который Виктор Григорьевич всегда упоминал в интервью, стоит выделить одно имя – Виктор Якушев. И сам Кузькин всегда выделял его. Самый скромный среди российских хоккейных гениев, всю жизнь игравший за «Локомотив», незаменимый игрок сборной СССР, который мог сделать любое знаменитое звено еще сильнее. Виктор Кузькин многое перенял у своего тезки Якушева, который был на три года старше. Трудно представить, что тихий и немногословный Якушев в детстве и юности был лидером и заводилой, но за ним действительно тянулись, хотя и тогда он не отличался красноречием. Неизвестно насчет драмкружка, но в духовом оркестре Якушев играл – кажется, на трубе. Было с кого брать пример, и важно отметить – хороший пример, ведь ближайшее окружение Вити Кузькина пошло именно по этому пути.

«Боткинские» могли обыграть кого угодно, и это неудивительно – из этого района и поколения в больших хоккейных мастеров вышло не меньше пяти-шести человек, а выдающимися стали двое: Якушев и Кузькин, что немало. Эта удивительно сыгранная команда обыгрывала детские команды с громкими именами, и тренеры, конечно, обращали на них внимание. Все они были универсалами (играли в футбол, волейбол, баскетбол, занимались боксом, катались на коньках – чего только не было), но лучше всего у них получалось в хоккее с мячом. Кажется, Кузькин должен был быть великолепен в «русском хоккее» – высокий, худой, жилистый, гибкий, орудующий клюшкой как хлыстом, летающий по полю. Все эти качества пригодились и в «шайбе», но не сразу.

История прихода Кузькина в большой хоккей многократно описана. В ней много интересных деталей – он попал в армейскую молодежку не сразу. Первое появление в более или менее серьезном матче на близлежащем стадионе Юных пионеров было отчасти случайным – его просто позвали сыграть за «Крылья Советов» (а стоит напомнить, что в раннем детстве Витя Кузькин болел за «Спартак»). В «Крыльях» могли оказаться все лидеры «боткинских», но пробиться в чемпионский состав 1957 года было почти невозможно. А вот молодой тренер «Локомотива» Анатолий Кострюков их поддержал и, в отличие от «Крыльев», не прогадал. Ну а Витю Кузькина после неудачной (причем намеренно неудачной) попытки поступить в военное училище судьба все равно привела в ЦСКА. Он мог оказаться и в «Динамо», и даже в «Химике», но это было позже, когда великий Тарасов что-то проворчал про «соломенные ножки» (или «глиняные ножки») новобранца. А мудрый Николай Семенович Эпштейн сразу все понял и чуть было не увел будущую звезду из-под носа мэтра – Кузькин даже пришел на тренировку к Эпштейну, но она то ли перенесли, то ли уже закончилась, и Кузькин остался в ЦСКА.

На Ширяевом поле среди подопечных знаменитых тренеров Александра Виноградова и Бориса Афанасьева Кузькин оказался отчасти случайно – однокашник позвал за компанию. За плечами у юного форварда было несколько лет в русском хоккее, а канадский хоккей, по его собственным словам, был «во дворе». Катание и физическая подготовка были отличными, остальному приходилось учиться. Кузькин играл центрального нападающего и позже вспоминал, как их тройку с Аликом Галяминым и Володей Каменевым «возил» такой же юный, но уже опытный динамовец Володя Юрзинов.

В основную команду Тарасова он попал после того, как молодежная команда ЦСКА выиграла чемпионат страны. Год в компании великих Кузькин молчал, чувствуя себя зажато. Шансов потеснить кого-то из знаменитых форвардов армейского клуба почти не было, да и в защите в ЦСКА еще играли Николай Сологубов и Иван Трегубов. Смена поколений в базовой команде сборной в конце 50-х только начиналась, нужно было терпеть и что-то менять. «Что-то» придумал, естественно, Анатолий Тарасов. Он перевел форварда Кузькина в защиту не сразу, но с прицелом сделать из него образцового универсала. Все задатки для этого у Кузькина были. Значительно позже Виктор Григорьевич признавался, что расставание с первоначальным амплуа прошло для него безболезненно – неудержимой жажды забивать голы у него никогда не было, а вот отобрать шайбу без нарушения правил, отдать удобный пас партнеру – к этому он чувствовал призвание. В сборной он мог дебютировать еще в 1960-м, но не успели вовремя оформить визу, и пришлось ждать еще два с лишним года. Зато когда он окреп и дождался, медали посыпались одна за другой, естественно, самой высшей пробы.

Первое золото со сборной СССР он завоевал в памятном 1963 году в Стокгольме. «Год ходил, не веря, что я чемпион мира», – вспоминал он. Тот чемпионат, как и Олимпиаду в Инсбруке-1964, и Тампере-1965, помнится смутно, а вот Любляна-1966 зафиксировалась в памяти прекрасно. Там я впервые по-настоящему увидел Виктора Кузькина и как великолепного, универсального защитника, и как капитана великой сборной СССР.

Капитанскую повязку ему вынужденно передал Борис Майоров, который получил наказание за удаление с футбольного поля (он играл в матче на первенство Москвы) и последующие разбирательства с обвинением в «хулиганстве». Кузькин достойно носил капитанское звание, но осенью 1966 года сам оказался в неприятной ситуации, даже не успев поучаствовать в резонансной драке возле ресторана у метро «Аэропорт». То, что он «не участвовал», выяснилось позже – уже после разбирательств, снятия звания «заслуженный мастер спорта» и годичной дисквалификации за проступок, «не совместимый с высоким званием советского спортсмена».

Небольшая подвыпившая армейская компания (Мишаков, Зайцев и Кузькин) повздорила с таксистом, отказавшимся их везти с девушками. На помощь водителю пришли коллеги, драка была короткой, но тот самый таксист оказался в больнице с проломленной головой. Потом выяснилось, что ему случайно досталось от своих же, но упоминание знаменитых фамилий в центральной газете «Правда» в фельетоне «Запрещенный прием» было равносильно приговору: «Ни меткость ударов по мячу, ни ловкость бросков на ковре и на льду не могут спасти пьяницу и дебошира от кандидатов в подсудимые». Тарасов, не разобравшись, назвал Кузькина чуть ли не преступником, грозил отправить его в Чебаркуль. Тот наотрез отказался, и три месяца олимпийский чемпион поддерживал форму, играя на первенство Москвы. Он уже был готов отправиться на Урал, но к тому времени выяснилось, что во время драки Кузькин сидел в машине. Нужда в опытнейшем защитнике никуда не делась, и по инициативе Спорткомитета СССР, не без споров, реальная дисквалификация была заменена на условную.

О капитанстве, конечно, речи не шло, но на чемпионат мира в Вену его взяли. Там Кузькин, как и вся команда, провел один из самых ярких своих турниров. Звание «заслуженного» ему присвоили снова – так Виктор Кузькин стал дважды заслуженным мастером спорта СССР. Таких спортсменов у нас немного.

В иерархии лучших защитных пар сборной СССР 60-х годов дуэт Виктор Кузькин – Виталий Давыдов, наверное, должен стоять на первом месте. Конечно, общественное мнение склонялось к паре Александр Рагулин – Эдуард Иванов, двум классическим оборонцам, умным и мощным. Пара Кузькин – Давыдов была совершенно иной. Если соперник впервые сталкивался с ними, то думал, что легко справится: один слишком худой, другой слишком маленький. Но когда начиналась игра, быстро выяснялось, что эти двое не только двигаются быстрее форвардов противника, но и мыслят быстрее.

Оба пластичные – но каждый по-своему, техничные и изворотливые, они, как правило, на мгновение опережали самых мастеровитых нападающих, при этом крайне редко нарушая правила. Особенно это касалось Кузькина, чей скоростной маневр при защите своих ворот мог считаться образцовым. Конечно, и в атаке они не подводили, Кузькин как бывший форвард забивал достаточно много. Но лишнего себе позволял редко – игровая дисциплина всегда была приоритетом.

Армеец Кузькин и динамовец Давыдов вместе в сборной играли почти десять лет, что можно считать уникальным достижением. Карьера в сборной у Виктора Кузькина завершилась раньше, чем игровая карьера вообще. За ЦСКА он еще успешно поиграл, в том числе против канадских профессионалов. Отдавая должное соперникам, Виктор Григорьевич всегда отмечал, что в катании эти великие мастера нашим уступали, и если бы сборной по-прежнему руководили Чернышев и Тарасов, то Суперсерия-1972 точно была бы выиграна. Это говорилось без всяких претензий к Всеволоду Боброву, хотя стоп, за невызов «Виталика» (Давыдова), а также Анатолия Фирсова Кузькин великого Боброва все же упрекнул.

Но это, конечно, уже было позже.

Переход на тренерскую работу получился довольно плавным – он стал помощником Константина Локтева, а вскоре и Виктора Тихонова, сразу после завершения карьеры игрока. Амбиций стать главным тренером не проявлял, проработав с Тихоновым почти двадцать лет, что также можно считать достижением (правда, «вторая серия» работы с Тихоновым в ЦСКА в 90-х сильно отличалась от первой – «это годы, вычеркнутые из жизни. Мы не играли, не работали, а мучились», – говорил Виктор Григорьевич в одном из последних интервью). Успешно консультировал японский клуб «Джю Джо Сэйси», дважды приводя его к бронзовым наградам. Не потерялся на рубеже веков, активно занявшись структурированием ветеранского хоккея. На обстоятельства не жаловался, на здоровье тоже, жил полной жизнью, как и подобает счастливому человеку, а не просто бывшему знаменитому хоккеисту. Эту «ношу» известности Виктор Григорьевич нес особенно легко.

То, что Анатолий Тарасов в своей книге «Настоящие мужчины хоккея» уделил Виктору Кузькину всего несколько строк (очевидно, не простив ему работу с Тихоновым), Виктора Григорьевича не обидело. Ему было достаточно того, что о его любимом партнере мэтр написал хорошо.